«Это заблуждение, что государство позволит Голливуду вернуться на рынок»
Глава студии «Невафильм» Олег Березин рассказал «Фонтанке» о том, что происходит со старейшей студией дубляжа, дарившей голоса зарубежным звездам блокбастеров, о будущем кинопроката в России и о том, какое кино на самом деле хочет смотреть российский зритель.
— Олег, скажите, чтобы представить общую картину, сколько у нас в России работало студий дубляжа до того, как всё пошло не так?
— Очень много. Рынок большой, зарубежного контента в стране много, разного: есть кинотеатральный прокат, есть онлайн, телевидение, просто видеосервисы в Интернете.
— Но крупных студий, которые бы, как вы, занимались кинотеатральным прокатом, работали с «Нетфликсом» и онлайн-сервисами такого уровня — около десяти.
— Даже меньше, потому что в Питере большой студией дубляжа мы были единственной. Еще в Москве три-четыре — и всё. Но очень много, повторюсь, студий небольших, которые занимались озвучанием легального контента для телеканалов, уровня National Geographic, документального кино — рынок большой.
— Для работы с большими проектами таким студиям не хватает оборудования?
— Требования больших студий к большим проектам кардинально отличаются от требований небольшого телеканала, которому нужно просто в потоковом режиме писать, условно говоря, детские мультики. Тут есть два момента. За что готовы платить дубляжной студии? Первое — за безопасность.
— Что студия не украдет фильм?
— Да не студия не украдет, а у нее не украдут! Потому что всё теперь в электронном виде. Это раньше можно было спокойно киностудии «Ленфильм» жить: никто кино не украдет, потому что это были большие банки с фильмами. Сейчас это всё — файлы, и это вопрос безопасности производства и тех людей, которых мы привлекаем к работе. Особенно когда с ковидом началась эта тема, вопрос встал кардинально: как дать возможность режиссеру, переводчику работать дома, обеспечивая при этом безопасность? Ведь она связана не только с кусками фильма, даже синопсис, содержание сезона, герои, тексты — всё требует защиты.
— От нас, журналистов?
— И от вас в том числе. Для нас всегда было дилеммой: с одной стороны, хотелось похвастаться тем, что мы делаем, с кем и как, но делать этого было нельзя. Такие бойцы невидимого фронта. И только когда кино уже выходило в прокат и в титрах появлялось, какая студия дублировала, можно было сказать, потупя взор: да, это мы писали. Нам даже после выхода фильма нельзя рассказывать, что это мы писали. Даже с сайта списки фильмов, которые мы сделали, попросили убрать.
Второе, за что работают с большой студией, — гарантия окончания производства. То есть: заболел актер, сломался микрофон, свет выключили — студия должна обеспечить работу. Особенно если речь идет о выпуске фильма в эфир в конкретное время по расписанию.
Ну и третье — способность организовывать большие проекты вовремя, быстро. Мы очень часто работаем с материалом, который не является финальным. То есть фильм еще только планируется выпустить в прокат — а мы начинаем работать по предварительным версиям, которые потом очень сильно меняются. Причем могут поменяться за несколько дней до выхода в прокат: какую-то фразу убрали, фрагмент, режиссер переосмыслил-перемонтировал — на всё это нужно успеть вовремя среагировать. Например, когда мы писали первые «Звездные войны», году в 2001-м, мы начинали их писать задом наперед, и потом конец пришлось переписывать: когда мы его писали, мы не знали, что фраза, которая там звучит, — референс фразы, которая звучит в начале.
— В какой момент в вашем бизнесе всё пошло не так — с пандемией или с санкциями вследствие спецоперации? Можно ли сопоставить влияние этих двух событий?
— Когда была пандемия, все жили надеждой, что всё это скоро закончится и будет как прежде. А в нашем бизнесе и вовсе работы меньше не становилось — у нас только была проблема с организацией работы в условиях ковида, когда мы не могли собрать 20 человек и писать их вместе. Было сложно, потому что мы должны были разводить людей по времени — кто-то работал ранним утром, кто-то ночью. В студиях же нет форточек, окон, через которые можно проветрить. Одной из суперзадач, которые мы решали для себя, было дезинфицировать микрофон. Казалось бы, чего уж. Но это проблема, потому что актеры в него говорят, плюют, на нем скапливаются бактерии — а его нельзя протереть влажной тряпочкой, побрызгать спреем и обтереть о живот. И это была проблема для студий по всему миру. Но решения нашли — с помощью мощных кварцевых ультрафиолетовых ламп, вредных для всего живого.
Так что, говоря о том, что ударило сильнее, — спецоперация ударила сильнее, потому что большинство студий просто решили, что не будут выпускать свое кино на территории нашей Родины. Причем иногда зрители говорят: «Ну, оно когда-нибудь закончится, и Голливуд вернется — куда он денется, мы большая страна, это бизнес». На самом деле, всё не совсем так. Да, мы входили в десятку по кассовым сборам фильмов, то есть условно мы в этом смысле были немаленьким рынком. Но репутационные потери, которые понесли бы студии сегодня, если бы они продолжили работать на территории нашей страны, были бы гораздо выше, чем те деньги, которые получит студия. Потому что, на самом деле, студия получает с рынка живыми деньгами очень мало: половина, если мы говорим про кинотеатры, остается у кинотеатров. Еще 10–30 % уходит на озвучание, русские копии (цифровые копии тоже стоят денег), на рекламу, на продвижение. То есть в самом лучшем случае зарубежная студия получает с рынка примерно 10 % от кассовых сборов.
— Сколько фильмов «Невафильм» брала раньше в год? И сколько осталось сейчас?
— Сложно в цифрах посчитать, потому что контент разнообразный. Студия работала практически без выходных, учитывая, что у нас в Питере студия, целое трехэтажное здание, в Москве студия… Просто на каждый тип проекта — разные затраты: на озвучание одного двухчасового фильма мы можем потратить порядка 100 часов только времени в ателье — работы актеров и микрофона. А есть проекты, где мы в силу бюджета можем потратить только 4 часа — это телевизионное, закадровое озвучание. Можно сказать, что после начала спецоперации у нас объем упал на 90 %, мы работаем на 10 % нашей нормальной загрузки.
— Какого размера у вас штат был и были ли сокращения?
— Было две волны больших сокращений за эти полгода. Понятно, что актеры и художники — не в штате, но могу сказать, что в каком-то году я как руководитель подписывал порядка 2000 справок для Пенсионного фонда — на каждого, кто получил копеечку в компании. А у нас всё официально, это было условие работы с большими студиями: только легальная работа, все налоги, четко, никакой налоговой оптимизации, одно юридическое лицо. Поэтому юридически «Невафильм» — это та самая компания, которая была создана в 1992 году. Никаких операций из разряда: «Давайте сегодня запишем деньги на это ООО, а завтра на ту ИП».
— Так и какого объема сокращения?
— Если на студии только штатного персонала работало около 100 человек, сейчас — человек 10. Но у нас есть еще бизнес с оборудованием кинотеатров, это отдельный департамент, там сокращения были минимальны. А по сути да, по студии — в 10 раз сокращения. Но опять же: это в штате. А есть много людей, с которыми мы работаем по творческим договорам, ГПХ. С кем-то мы продолжаем работать, но также 90 % человек нам пришлось сократить. Мы сокращали, договаривались о расторжении контрактов…
— Ну, я понимаю, есть разные формы сотрудничества, да.
— А насчет ухода и перспектив возвращения Голливуда — это заблуждение, что государство позволит ему, коллективному Голливуду, вернуться на рынок, как раньше, — как бы у нас ни изменилась ситуация. Потому что это еще и вопрос идеологии — Министерство культуры, небось, месяца два отмечало это событие: они долго думали, как выгнать из страны Голливуд, как его квотировать, проценты, доли, а тут — бац! Он сам и ушел. Другое дело — что Минкульт в этот момент ничего не смог предложить другого, российского, почему кинотеатры и попали в сложную ситуацию: показывать нечего просто. Сейчас, к осени, что-то начнет появляться. И даже если говорить на эту тему как аналитик (у «Невафильм» же есть еще и аналитическое подразделение), я понимаю, что наличие большого российского кино в прокате в конечном итоге приведет к тому, что кассовые сборы российских кинотеатров вырастут больше, чем они были до пандемии.
— Вот это да! Очень интересно.
— Я в свое время посмотрел на страны с большим уровнем сборов, с высокой частотой посещения кинотеатров, — везде доля отечественного кино очень большая. Потому что люди на самом деле хотят смотреть хорошее свое кино. И даже когда мы смотрим на результаты «Движения вверх», «Легенды № 17», «Холопа» — эти российские фильмы, которые были лидерами проката, привлекли к себе интерес в 2–3 раза больше, чем обычное голливудское кино. Вот такой парадокс. Особенно если, как у нас сложилась практика за последние годы, оно построено на эксплуатации того ресентимента, который сидит в большинстве наших граждан: это обида за 90-е, за то, что все живут по-другому, а мы вот так. Если вы посмотрите любое кино — «Легенда № 17», «Движение вверх», «Чемпион мира», «Холоп» — всё построено на этом ресентименте, на гордости за советский хоккей, советский баскетбол, советские шахматы — всё про это. И оно срабатывает, люди идут в кино. И в принципе для Минкульта и вообще для киноиндустрии — это ход, снимать такое кино, играть на этих чувствах простых граждан, и за это граждане будут с радостью платить деньги за билеты.
— А кстати, снимать такое кино разве не сверху было «посоветовано», это не часть идеологии?
— Нет, я думаю, просто уловили момент. Всё-таки творцы — ребята в большинстве тонко чувствующие. Я не думаю, что кто-то пришел и сказал. Как раз всё, что валилось сверху («снимите нам про Крымский мост»), — никуда не проходит, потому что начинается перегиб с прямолинейным содержанием. И тут люди уже не хотят смотреть, они говорят: «Не-не, это пропаганда, это смотреть не будем».
— Я-то была уверена, что и про хоккей — пропаганда.
— Ну, вы-то всё-таки не простой рядовой зритель, поэтому начинаете задаваться вопросом, какие механизмы должны сработать, чтобы зрителю это понравилось, и вы понимаете, что это игра на гордости за нашу победу, за наш спорт, за отважность летчиков и моряков. И когда вы профессионально это разбираете, вы понимаете, что это всё неспроста. Но большинство зрителей просто говорят: «Хорошее кино». И с удовольствием платят деньги. И в принципе, если эта тема разовьется — аккуратно, без прямолинейщины, — то зритель будет ходить в кино. У нас очень много зрителей не ходят, говоря: «Да чего ходить, там один Голливуд показывают, а мы хотим про себя».
— Серьезно? А у нас в комментариях читатели часто пишут, что не смотрят российское кино, мол, там «опять чернуха».
— Вот смотрите: у нас в кино в год активно ходило примерно 5 миллионов жителей страны. То есть те, кто ходили раз в месяц и чаще. Это прослойка молодых людей, студентов, которые ведут активный образ жизни, как правило, в очень крупных городах — Петербург, Москва, Екатеринбург. 5 миллионов человек — это 3 % населения, очень мало. Да, мы продавали 200 миллионов билетов, но лишь потому, что часть из этих 5 миллионов ходили каждую неделю в кино.
— То есть продавали одним и тем же людям.
— Да. Поэтому проданных билетов у нас — 200 миллионов в год, а ядерная аудитория — всего 5 миллионов. Но когда выходит «Холоп», естественно, подтягиваются те, кто раз в год ходят: тут и реклама, и интерес. Вот какой процент жителей Петербурга активно оставляет свои комментарии у вас на сайте? Тысяча человек, ну десять тысяч — это те же самые активные ребята, которые ходят в кино. И нам кажется, что это мнение народа. А мнение народа на самом деле — они пришли домой, включили телевизор… Обратите внимание: они включили телевизор, где, в промежутках между новостными выпусками программы «Время», никакого зарубежного материала уже давно не идет. Это российские сериалы, российские шоу, российские ток-шоу.
Телевидение в этом смысле гораздо раньше уловило тенденцию. Не потому, что у них нет денег купить зарубежное кино, а потому, что у него рейтинг низкий. Почему все эти «Закрытые показы» Гордона шли после полуночи? Не потому, что никто не хотел показывать кино «честное и справедливое», а потому, что рейтинга у него не было. Массы (я имею в виду количественно, а не эмоционально) хотят смотреть кино про себя и при этом испытывать чувство гордости. Я думаю, то же самое пойдет сейчас и в кинопрокате. Другие продюсеры же тоже смотрят: ага, почему у них выстрелило? Психологи и нейропсихологи изучают до косточки, почему эта тема сработала, почему та подача сработала. Нужно снимать так, чтоб люди после фильма чувствовали гордость за себя, за свою страну, аплодировали этому фильму. Я первый раз видел, когда люди после рядового сеанса просто хлопают в ладоши и благодарят создателей фильма.
— Ну не знаю. Я, наверное, в какие-то правильные кинотеатры хожу — «Аврору», «Родину», там после показов аплодируют.
— Там по-другому. А когда вы посмотрите в обычном кинотеатре, как после «Легенды № 17» люди со слезами на глазах стоят и аплодируют, — это совсем другое.
— Если я правильно понимаю, вы категорически против пиратства и такой контент дублировать не будете.
— Ну да, я и моя компания — точно не будем. Пиратство — это воровство, как бы красиво это ни звучало. Это же не про Джека Воробья. И прикрываться фразами «они от нас ушли, а мы теперь у них возьмем» — это то же самое воровство.
— А если пиратство легализуют? Сейчас вот подали в Госдуму, уж не знаю, далеко ли это уйдет, законопроект о принудительном лицензировании.
— Ну, принудительная лицензия — это просто легализованное государством воровство, но всё равно воровство.
— То есть всё равно не будете заниматься.
— Нет, не будем. Вот если мы поймем, что студия готова выпустить фильм на территории России как-то коряво, но это воля правообладателя, — тогда мы со студией готовы работать, безусловно. Если, например, Warner Brothers скажет: «Да, теперь напрямую мы выпускать в кинопрокат не можем, но мы сейчас его отдадим нашим друзьям из турецкой компании, которая будет дистрибьютором этого фильма в России». Тогда есть повод для дискуссии и для работы.
Вот, кстати, еще один момент: иногда удивляются, что появляется на рынке профессиональный дубляж больших фильмов, которые у нас по идее не выходили. Просто ребята забывают, что рынок русскоязычных версий гораздо больше, чем Россия. Кино на русском языке смотрели на Украине до февраля 2021 года (хоть там и после 2014 года не приветствовали показы, но показывали, зрители хотели смотреть кино на русском, теперь не хотят). Очень большой спрос в Прибалтике — и подход Прибалтики до начала спецоперации к показу российского кино просто был примером для всех, на мой взгляд. Потому что единственное было требование — что если выходит какой-то фильм на русском языке, то обязательно должна быть версия на национальном языке, на эстонском, например, обязательно должны быть субтитры. То есть у вас может выйти фильм на русском языке, но с эстонскими субтитрами. Или на эстонском, но с русскими субтитрами. Если это детское кино, то в двух кинозалах одновременно — показ двух версий. То есть у зрителя всегда есть выбор. Запрета на показ фильмов на русском языке до февраля по крайней мере этого года не было никакого.
Плюс у нас есть Казахстан, Узбекистан, Таджикистан. Есть много стран, где смотрели кино, дублированное на русский язык. Поэтому студии продолжают так или иначе дублировать фильмы на русский язык, но не в России.
— На днях прошла новость о возможном банкротстве студии «Невафильм» — насколько это близко или далеко от реальности?
— Источником этой новости была одна из самых активных на сегодня пиратских студий, и они эту информацию, кстати, потом удалили. Фактически и юридически — нет, мы работаем, работа есть и сегодня, и на завтра, компания зарплату платит, обязательства исполняет, мы никуда не пропали, процесс идет и пираты не дождутся нашего закрытия. Да, тяжело, да, безусловно, у нас очень серьезное падение объемов работы, мы вынуждены сократить много людей, ужаться, но компания за 30 лет нашего российского бизнеса уже столько пережила, что, я надеюсь, так или иначе найдем мы решение для развития компании, просто всё будет по-другому.
Беседовала Алина Циопа, «Фонтанка.ру»
